Как его всё задолбало! Но расскажи кому, скажут, что с жиру бесится. Другой на его месте использовал бы все связи, подключил всех родственников, лишь бы говно с блевотиной не убирать, а сразу начать практику. Выпячивал бы фамилию, состояние и уже определился бы с будущим. Валька не помнил, что там ещё говорила мать, какие аргументы приводила в пользу его происхождения, которым нужно гордиться, где-то на половине её речи он отключился. С самого детства ему внушалось, как это прекрасно быть медиком, как повезло родиться в такой элитарной в медицинском мире династии, как просто будет сделать карьеру в любой области медицины, но лучше всего, конечно, в хирургии. Валентин Георгиевич Осипов-Лисицын, сын известнейшей в России женщины-нейрохирурга, основательницы собственного благотворительного фонда, владелицы сети клиник, Евгении Федоровны Лисицыной и отпрыска династии врачей-хирургов, основателей ежегодной премии за нововведения в медицине, Георгия Валентиновича Осипова, просто обязан был родиться особенным. Валька и был особенным в своём роде. Он не стеснялся пользоваться деньгами, но не званиями, лёгкий, весёлый мальчишка, душа компании, любимец девчонок, носа никогда не задирал, а наоборот, как будто стыдился собственного происхождения. С детства слушая рассказы о матери, приехавшей из далёкого села ульяновской области и построившей себя с нуля, о прапрадеде, работавшем по распределению в таёжных районах, в деревнях и на поселениях, он тоже мечтал построить карьеру самостоятельно, не выпячивая званий, заработанных не им, и не опираясь на эти звания. Это огорчало его родных, и Валька не раз слышал о собственной неблагодарности, толкавшей его отказываться от того, что для него, как оказалось, и нарабатывалось. Но отказываться не переставал. После окончания школы, элитного лицея в самом центре Москвы, он пренебрёг преподнесённым ему дедом в качестве подарка местом в Первом Меде, и ушёл на год в армию, испытать себя. К нему так никто и не приехал. Мать продолжала обижаться и хранить молчание, даже когда Валька вернулся, похудевший, весёлый и ничуть не огорчённый пропущенным годом. Это стало его первой победой в пожизненной битве за место под солнцем. Наверное, психолог нашёл бы у него букет комплексов, толкавших его постоянно соревноваться там, где никаких соревнований быть не может, но к психологу он не ходил. В качестве отметки на память, кроме воспоминаний об армейской службе и полутора десятка друзей по всей стране, Валька сменил фамилию на бабкину со стороны матери, и стал Тихонов, ничем не отличимый от остальных абитуриентов, пришедших сдавать экзамены в Первый Мед. Поступил он сам с первого раза. И учился так же играючи. Со временем материнское сердце смягчилось, и Валька снова начал общаться с матерью, слушать её советы и нравоучения, а потом пренебрегать ими. Единственное, в чём он был с ней согласен – это профиль, по которому собирался идти дальше – хирургия, а дальше – пластическая хирургия, - специальность, требующая тонкого подхода. И дело было не в том, что он хотел всю жизнь откачивать жир с жопы пациенток. Он хотел делать сложные операции по возвращению людям красоты, справляться с деформациями, ликвидировать повреждения, возвращать им веру в себя.

Интернатура в Боткинской больнице начиналась тяжело. Выматывающие часы работы, бесконечные смены, когда спишь стоя, а есть забываешь, мечтая попасть в операционную в числе первых интернов из группы. Валька помыться-то не всегда успевал, хотя с детства был тот ещё чистюля, а мать завела знакомую шарманку. То она пыталась перевести его на более продвинутый курс интернатуры, то к другому наставнику, то найти ему невесту, то заставить сопровождать её на благотворительным ужине в поддержку фонда. Сегодня она рассказывала ему о том, что к ужину соберутся её друзья со своими семьями, поэтому она попросила их домработницу, Клару, подготовить сыну синюю рубашку и серые брюки, которые так ему идут. Валька, только что отработавший тридцать шесть часов подряд, потому что подменяла друга, ничего не хотел, кроме как спать, в том числе и вместо ужина, на котором, конечно же, ему будут предлагать девиц, часть из которых, он уже пару раз и поимел, и то больше от скуки, потому что разговаривать с этими расфуфыренными куклами было решительно не о чем. Слово за слово, и вот вместо сна, Валька набирает номер однокашника и спрашивает о жилье, которое можно было бы снять с кем-нибудь пополам.

К его удивлению, ответ пришёл очень быстро. Костик Савченко, такой пухлощёкий, кудрявый, вечно опаздывающий и терпящий крах у девчонок, снимает хату вместе с Варькой Ветровой, миленькой простушкой-заучкой, с которой Валька, если попадал в одну смену, то вечно соревновался в знаниях. И далеко не всегда выигрывал. Иногда, наблюдая за тем, как сверкают её голубые глазищи или как она задирает свой маленький носик, Валька был готов признаться, что его это заводит. Этой девчонке очень шёл запал спора, и в такие моменты хотелось заставлять её распаляться сильнее, а потом думать, каково это было бы сейчас прижать её посильнее, а потом стянуть с неё трусики и отыметь так, чтобы не осталось ни победителей, ни проигравших. Но эти мысли были мимолетными. В повседневном течении смен Варя казалась обычной серой мышкой с периферии, и Валька никогда не подходил к ней пофлиртовать, как делал это с Катькой Мирошниченко, у которой ноги начинались едва ли ни от шеи, а халат настолько облегал большую грудь, что расстегни она пару верхних пуговиц, и осчастливила бы всю мужскую половину больницы, вывалив своё достоинство на всеобщее обозрение.

Перспектива жизни с Костиком и Варькой, Вальке показалась не такой ужасной. Возможно, даже удастся уговорить Ветрову стирать и гладить его вещи, а если не просто так, то за барыш.
Спустя три часа после разговора, Валька, так и не поспавши, поднялся по лестнице обычной панельной пятиэтажки без лифта на четвёртый этаж и нажал на кнопку звонка. Дверь открыл Костик, пропустивший его в небольшую типовую трёшку с шестиметровой кухней и, благо, раздельным санузлом.

- Вот тут Кристинка жила, -  покраснев забубнил Савченко, открывая первую дверь слева, пока Валька стягивал кроссовки, подцепляя мыском пятку сначала одного, потом другого. Спортивную сумку, в которой уместилось самое необходимое на первое время, он бросил рядом с обувью на пол. Заглянув в небольшую продолговатую комнатёнку, куда уместился продавленный диван, шкаф и стол, Тихонов пожал плечами. В принципе, он ничего другого и не ожидал.

- А вдвоём туда поместиться можно только лёжа, - хохотнул он, звучно хлопнув Костика по спине, из-за чего Савченко покраснел её сильнее, обернувшись на шебаршение за спиной: - Привет, Варвара, - поздоровался с девушкой Валька, тут же отмечая и недовольный взгляд голубых глаз, положение тела, готового к обороне. Этой девушке явно не хватает возможности немного расслабится. Например, заняться хорошим сексом. Если всё сложится, то, пожалуй, он познакомит её с кем-нибудь из своих друзей, и тогда, возможно, мисс Заучка станет добрее к людям.

- Я готов внести плату за два месяца и въехать прямо сейчас, - зашёл Валька с козырей. Он старался улыбаться и вести себя как обычно, но на деле еле держался, валясь с ног от усталости. Если мисс Заучка сейчас его турнёт, пожалуй, спать он останется у них под окнами в машине, потому что ехать обратно у него нет уже никаких сил.

- Что скажете? Обещаю вести себя хорошо, - посмотрев на Ветрову, Валька снова улыбнулся, прекрасно зная, что его улыбка на женщин любого возраста действует одинаково положительно.

На самом деле, после произнесённого Ветровой: «Хорошо», — Валька дальше и не вслушивался, кивнув только раз, в подтверждение того, что как бы уловил её речь. Все эти придуманные ей самой правила его не интересовали. А то, что именно Варя была составителем кодекса девственников-целибатников этой квартиры, сомневаться не приходилось. Переманить Костика на свою сторону в любой задуманной авантюре, казалось делом плёвым. Этот большеглазый недотёпа в жизни не нюхал и краешка женских гениталий и вряд ли имел в друзьях кого-то, кроме девчонок, конечно же, сразу же отправлявших его во френдзону. Даже влюблённость в Ветрову, о которой знали все, кроме неё самой, вряд ли помешала бы, предложи ему Тихонов вечерок в кругу девиц, которые обычно в сторону Савченко и головы не поворачивают, не говоря уже о том, что посмотреть в его сторону. Но в данный момент Вальку занимала только возможность лечь и проспать хотя бы часов двенадцать, а потому торговаться он не стал. В его скованной усталостью мозг даже шуток нормальных не пришло, а потому, молча достал из внутреннего кармана джинсовки стопку тысячных купюр и, отсчитав требуемую за съём сумму в двойном размере, но даже в таком состоянии оставить этот раунд за Ветровой ему не позволяло что-то внутри, что-то такое озорное и дерзкое родом из детства, когда Тихонов дёргал девчонок за тоненькие косички, а потом огребал от них же тяжёлыми учебниками или портфелями по башке, чтобы позднее провожать до дома, таща этот самый портфель и учебники следом за милой мальчишескому сердцу особой.
— Конечно, детка, — мягко поймав тонкое запястье, вложил деньги в ладонь Ветровой, складывая поверх бумажек её маленькие пухленькие пальчики. — Я уже перерос тот возраст, когда мальчишки дрочат сами себе, а без пассий шуметь ночами, знаешь ли, сложновато в таком случае, — он отступил на шаг и повернулся было, чтобы поднять сумку с вещами. — Ах да, сколько там я должен в вашу общепитскую копилку? Пятёры хватит? — Тихонов знал если не всё, то многое о манипулировании людьми, о том, как производить именно то впечатление, которое хотелось. С самого детства ему предоставлялась прекрасная возможность наблюдать за людьми, причисляющими себя к элите, к тому общественному слою, в котором никому не приходилось собирать последние копейки на еду или одежду, где все были сыты, одеты и устроены, а от того скучали сильнее и находили удовольствие в том, чтобы плести интриги и гадить друг другу в свободное от карьеры время, а иногда и не отделяя одно от другого. Ветрова всячески показывала, что считает его недалёким снобом, который только и горазд, что девок трахать и свинячить, так зачем её разочаровывать?
— Варвара, ты же медик, неужели в этом доме присутствует Господь? — зевнул, не стесняясь, Валька, по факту больше гримасничая. Он не любил лезть кому-то в душу, потому что в свою пускал кого-то очень редко и нехотя. А от симпатичных негодяев, не особо глубоких, пусть и вполне себе одарённых по части медицины, девчонки без ума. Так зачем же быть другим, пока ему и так бесплатно и в больших количествах даёт любая, кого бы он ни захотел. Конечно, в конечном итоге всё это заканчивается очень быстро, потому что женщины существа такие, всё время хотят залезть поглубже в голову и заполучить его в серьёзные отношения с венцом, маячившим где-то там впереди. Но ему вполне хватает. А ещё Валька знал, что таким поведением отталкивает таких девчонок, как Ветрова. И был этим доволен. Потому что, пусть себе он в этом никогда не признавался, но где-то на подсознательном уровне он их побаивался.
— Или ты употребляешь имя Господа в суе, совершенно этого не стесняясь? — уголок губ дрогнул, приподнимаясь в кривоватой усмешке. Глаза Тихонова улыбались, он подначивал Ветрову, одновременно волнуясь, что она сейчас швырнёт ему в лицо деньги и выставит его вон, и получая удовольствие от того, как розовеют её пухленькие щёчки.
— Если ты огласила весь свой свод правил, то я пойду спать. И попрошу вас не приводить пассий и не шуметь, — он подмигнул Ветровой и вошёл в только что снятую комнату, закрывая за собой дверь. Думать о том, насколько это было взвешенное решение, не хотелось. Как не хотелось и совершать лишние движения, поэтому Валька, не включая света и не раздеваясь, просто рухнул на диван, успев лишь поставить четыре будильника на телефоне, прежде чем провалиться в сон.